Публикации

Символ веры Достоевского

  Количество просмотров

«Нет ничего прекраснее, глубже, разумнее, мужественнее и симпатичнее Христа, и не только нет, но и ревнивою любовию говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной».

Федор Михайлович Достоевский

К осознанию этого очень простого символа веры Федор Михайлович Достоевский пришёл, отбывая судебное наказание на каторге. Какой прекрасный итог долгих и мучительных раздумий великого писателя о цели и смысле собственной жизни и жизни русского человека вообще! И сколько же скорбей душевных и физической боли пришлось вынести Достоевскому прежде, чем он сделал этот вывод…

В 1849 году Ф.М. Достоевский, двадцать восемь лет от роду, стоял на семеновском плацу в Петербурге. Жить ему и его товарищам, признанным опасными преступниками, оставалось минут пять, не более. Прозвучал приговор: «Отставного инженер-поручика Достоевского подвергнуть смертной казни расстрелянием». И священник поднес крест для последнего целования. А Достоевский, как завороженный, все смотрел и смотрел на главу собора, сверкавшую на солнце, и никак не мог оторвать взгляд от ее лучей. Казалось, эти лучи станут его новой природой, что в роковой момент казни душа его сольется с ними. Федор Михайлович сказал тогда своему другу Спешневу: «Мы будем вместе со Христом!» — «Горстью пепла», — ответил атеист, скептически усмехнувшись. 

Но будущий великий писатель воспринимал трагедию иначе. Федор Михайлович ощутил в те страшные минуты рождение нового человека в своей душе. Вся недолгая жизнь пронеслась тогда перед его глазами. Вспомнился суровый отец, лекарь Мариинской больницы, прозванной в Москве Божедомкой. Казенная квартира во флигеле Божедомки, где прошло детство. Удивительно, какое место промыслил Господь для появления на свет того, кто впоследствии всю свою сознательную жизнь словом врачевал людские души, ведя их к Нему. Пришли на память сказки нянюшки Арины Архиповны, книги, прежде всего — Жуковского и Пушкина, семейные чтения «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина, которые любил устраивать отец.

А это детское воспоминание оставило след на всю жизнь. Важное событие произошло августовским днем, сухим и ясным. Блуждая по лесу возле усадьбы отца, маленький Федя забился в самую глушь оврага, в непролазные кусты. Здесь царило безмолвие. Слышно было только, что где-то, шагах в тридцати, скрипела соха пашущего поле мужика. «И теперь, даже когда я пишу это, — вспоминал Достоевский сорок лет спустя, — мне так и слышится запах нашего деревенского березняка… Вдруг я ясно и отчетливо услышал крик: «Волк бежит!» Я вскрикнул и вне себя от испуга, крича в голос, выбежал на поляну, прямо на пашущего мужика…

— Ишь ведь, испужался, ай-ай! — качал он головой. — Полно, родный… Он протянул руку и вдруг погладил меня по щеке. — Ну, полно же, ну Христос с тобой, окстись…— Я понял, наконец, что волка нет и что мне крик… померещился.

— Ну я пойду, — сказал я, вопросительно и робко глядя на него.

— Ну и ступай. А я же вслед посмотрю. Уж я тебя волку не дам! — прибавил он, матерински мне улыбаясь».

Пройдет время, и образ матерински улыбающегося мужика Марея станет опорой и основой нового взгляда писателя на жизнь, почвеннического миросозерцания…

И вот на Семеновском плацу раздалась команда: «На прицел!» Но выстрелов не последовало. Рассыпалась барабанная дробь, через площадь проскакал адъютант Его Величества императора, и глухо, словно в туманном кошмарном сне, донеслись его слова:
— Его Величество по прочтении доклада… повелел… вместо смертной казни…в каторжную работу в крепостях…на четыре года, а потом рядовым.

Жизнь... Она «вся пронеслась вдруг в уме, как в калейдоскопе, быстро, как молния и картинка, — вспоминал Достоевский. — Зачем такое надругательство? Нет, с человеком нельзя так поступать!». В Рождественскую. его заковали в кандалы и отправили в дальний путь. 

В Тобольске, на пути к которому писатель «промерзал до сердца» из-за сорокоградусных морозов, каторжников встретили жены декабристов Н.Д.Фонвизина и П.Е.Анненкова. Сердечное общение с женщинами, чьим духовным подвигом восхищалась вся Россия, укрепило душевные силы. А на прощание женщины подарили каждому осужденному по Евангелию. Эту книгу, единственную дозволенную на каторге, Достоевский берег всю жизнь. 

Четыре года в Омском остроге, где ему был отведен «аршин пространства», три доски на общих нарах с уголовниками в зловонной и грязной казарме, превратились в «ад, тьму кромешную». Он стал чернорабочим в окружении грабителей, насильников, убийц детей и отцеубийц, фальшивомонетчиков. Каторжные работы невыносимы. Но не их тяжесть мучила его. Вся прежняя жизнь виделась миражом, горьким обманом. Перед Достоевским разверзлась пропасть социальной и духовной неприязни интеллигентского и народного миросозерцаний, казавшаяся непреодолимой. Вот что мучило, язвило душу.

Но однажды, когда Достоевский возвращался с работ, к нему подошли женщина и маленькая девочка. Женщина что-то сказала на ухо девочке и та, протянув ручонку, произнесла: «На, несчастный, возьми копеечку ради Христа!» Кольнуло в сердце. И вспомнилось из далекого детства: «Волк бежит!» И ласковый голос мужика Марея : «Полно, родный,…Христос с тобою!» С тех пор, постепенно «…в каторге между разбойниками я, в четыре года отличил наконец людей, — писал он брату. — Поверишь ли, есть характеры глубокие, сильные, прекрасные, и как весело было под грубой корой отыскать золото. Что за чудный народ! Вообще, время для меня не потеряно. Если я узнал не Россию, так русский народ так хорошо, как, может быть, не многие знают его». 

На каторге Достоевский понял, в чем главный источник силы русского народа, — в сердечном знании Христа. Это привело его к осмыслению собственного символа веры, о котором шла речь в начале этого рассказа, и который он пронес через все свое творчество. Произведения Достоевского наполнены прежде всего простой и сердечной верой, тем они и притягательны для миллионов читателей. Неотразима правда Сони Мармеладовой из «Преступления и наказания», заключенная в ее знаменитом вопросе: «А чем бы я была без Бога-то?» Эта правда привела интеллигентного и образованного убийцу Раскольникова к покаянию и духовному возрождению, потому что все его «заумные» теории потерпели крах пред безыскусным Сониным вопросом. И в итоге жизнь Родиона Раскольникова наглядно иллюстрирует еще одну замечательную по своей глубине и истинности мысль Федора Михайловича Достоевского: « Лучше верить тому, что счастье нельзя купить злодейством, чем чувствовать себя счастливым, зная что это злодейство совершилось». 

Вернуться к списку

Последние добавления